КИРХА ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЫ В АЛЛЕНБЕРГЕ

Это не обычный рассказ: он написан в экспериментальном формате. Основываясь на реальных фактах и воспоминаниях бывших жителей, мы сделали некий микс, добавили авторский сюжет и художественность. Получилась короткая, трогательная и местами пугающая история об одном из самых загадочных комплексов Калининградской области.

Первый день осени в АЛЛЕНБЕРГЕ ознаменовался большим праздником. Пациенты и персонал ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЫ хлынули в парк. На опушке гремела музыка, мужчины и женщины обнимались, смеялись, танцевали и осыпали искренними аплодисментами товарищей, игравших в самодеятельном спектакле. Я пробрался сквозь толпу — посмотреть на подопечных. Они были всем, чем я жил и дышал, эта больница, эта колония небольших двухэтажных домиков, где проживали мои друзья, друзья нашей семьи – все, так или иначе связанные с больницей. В этих стенах я вырос, в этом парке гулял, в этой речке купался – и именно здесь, обустроившись на деревянных помостах, глядя на низвергающиеся потоки местной «Ниагары», решил пойти по стопам отца – в медицину.

Именно 1 сентября 1852 года первые «алленбергцы» прибыли сюда на повозках: 5,5 часов на сомнительном транспорте с непростыми пассажирами – 59 пациентами нового психиатрического комплекса.

Алленберг – это жизнь.

Я присел на лавочку и закурил. Голова гудела. Покидал ли я когда-то это место? А нужно ли? Алленберг «поглощал» обитателей, словно оазис в пустыне, где всё было иллюзорно прекрасно, но только на первый взгляд. Чисто, аккуратно, пашни возделаны, сады засеяны, всё своё: хлеб, мясо, молоко, зерновые, мастерские, цеха, магазины, аптеки. Башня кирхи – словно из сказки, боковые крылья украшены лепными поясками.

«Динь-дон», — раздался голос у меня за спиной.

Я обернулся и приветствовал Ганса.

«Когда-то и я был пастором — там, на севере, — улыбнулся старик, — там и познакомился со своей женой».

Эту историю я слышал тысячу раз, не меньше.

«Заходи к нам на чай», — подмигнул старик.

Я лишь молча кивнул – все знали, что его Лаура давно умерла. А также, что она пекла вкуснейший сливовый пирог в округе. И что сын его играет на органе, но учитель бьёт его указкой по рукам. И что Лаура всегда мечтала о девочке, Ганс даже сколотил для неё детскую кроватку, да вот как-то не вышло. Все эти истории Ганс повторял изо дня в день, а деменция всё больше отнимала его у родных и близких. Лаура умерла при родах, а сын давно вырос, бросил музыку, но каждое воскресенье исправно приезжал его проведать. Вместе они ходили в церковь, занимавшую небольшое пространство в хозяйственном блоке.

«Пойдёмте, провожу», — махнул я рукой, и старик послушно проследовал за мной.

Сейчас он вернётся в койку, будет плакать и искать жену. Нужно предупредить санитаров.

И всё же у Ганса был один секрет, который он доверил только мне. После смерти он хотел стать деревом, желательно сливовым, в больничном парке, и наперёд заручился моей поддержкой.

Перед сном я долго ворочался, не мог уснуть. Тревога давала о себе знать. Всё здесь казалось каким-то игрушечным – эти здания в псевдоготике и неороманском стиле, эта нарочная тишина и стерильность, эти органные концерты в кирхе, никак не вязавшиеся с образом «психических». Гуманное лечение трудотерапией, никаких мощных заборов и решёток на окнах – но мелкие переплёты и рамы на замках. Я знал, что происходит там, на втором этаже, но старался забыть: обращение с животными в местном хлеву было куда гуманнее проводимых экспериментов.

На утро мне принесли медицинские карты. Я пролистал их, особо не задумываясь. Вот и карта Ганса – 4 года 9 месяцев, как сын привёл его сюда. «Спокойный, к системе адаптирован, малополезный», — таково резюме человеческой жизни в трёх строчках. Когда я возвращался с обхода, Ганс закапывал сливовые косточки в один из наших цветочных горшков.

Вести в Алленберг долетали неохотно, их глушили шум водопада, полное равнодушие к происходящему и фантом размеренной жизни. Несмотря на кажущуюся самодостаточность «колонии», Первая мировая война обернулась смертью для половины её обитателей, а мучительный голод побудил засеять каждый клочок земли. К нам Ганс попал уже после – и сразу взялся за «подъём народного хозяйства», правда, быстро сорвал спину, всё-таки, возраст берёт своё.

Он мог волочить мешок, набитый свиным мясом, оставляя кровавый след на идеально чистых дорожках. Причём первым делом волочил ко мне в дом, чем ужасно раздражал моих домочадцев.

«Я полезен?» — радостно кричал он, и в лучшем случае ему не отвечали.

Даже работая в саду, он мог вдруг бросить инструмент, заговорить о добре и зле, вспомнить притчи. Сколько бы Ганс ни старался, он так и оставался «малополезным», но в Алленберге его любили, ведь он был кротким и удобным.

Однажды я проснулся в холодном поту – привиделось, что штаны мои набиты свиным мясом и жиром. От ощущения, как холодный отруб скользит по моим ногам и трусам, меня стошнило. Несколько дней я пролежал в «горячке». Такое неизгладимое впечатление оставила «расовая гигиена», когда, по новому закону, проводилась принудительная стерилизация пациентов для профилактики наследственно больного потомства.

Чёрная тревога переполняла меня; каждый день я видел эти глаза, безумные и полные веры, «плывущие» глаза людей, уносящихся далеко в своих мыслях, пока я писал им «приговор». С началом войны моё здоровье совсем подкосилось, но я не оставлял пост, ведь на мне были тысячи неспособных о себе позаботиться. Я писал о переводе Ганса на домашний уход и непременно обозначал это в карточках, но сын его появлялся всё реже и реже. При попытках поговорить, Ганс запирался в церкви, твердя, что война – это грех, а потом вдруг снова вспоминал жену, её сливовый пирог и сына-музыканта.

Ходили слухи, что Алленберг уже пообещали Гиммлеру под казармы СС, а значит, прощание – лишь вопрос времени. Я мог бы бесконечно говорить о прогрессивных методах лечения, сложном жизненном пути, но для всех мы лишь «избавляли пациентов от страданий» и давали чуть больше воздуха тем, кому посчастливилось остаться. Кому-то удалось вернуться в семью, кого-то вывезли в другие учреждения, но были и такие, как Ганс. «Малополезные» и, по истечении 5 лет, «неизлечимые». В самый ответственный момент его «кровиночку» забрали на фронт, и заботиться о престарелом отце было некому. Куда исчез Ганс, мне неведомо, могу лишь предположить, что, как и 1,5 тысячи «нездоровых» земляков, он оказался далеко за пределами города, в одном из лагерей смерти. Не нужно хорошо знать Ганса, чтобы догадаться, как он метался по «газвагену» в поисках любимой Лауры и умер, задохнувшись, с именем на губах. Увы, я не смог сдержать обещание и, скрепя сердце, высыпал ягодные косточки в сад – правда, выросли там не сливы, а дома и казармы.

Алленберг – это смерть.

Post scriptum.
Алленберга больше нет. Прослужив 4 года войны батальонам СС, после их ухода, он вновь стал госпиталем, принимая раненых и больных из разбомбленных Кёнигсберга, Тильзита, Инстербурга. Став трофеем Советского Союза, он вошёл в состав посёлка Знаменск, обрёл воинскую часть, «ощетинился» заборами и пережил косметический, местами странный, ремонт. Многие солдаты знать не знали о предыдущих постояльцах, преспокойно засыпая в тех же палатах, обедая и отдыхая в церковных залах. И только помещение на втором этаже с непонятными скрипами и звуками быстро «обросло» призраками. С расформированием части в 2013 году комплекс вновь пришёл в запустение, но кирху немного поддерживали лютеране с ностальгирующими бывшими жителями.

Престарелый Алленберг сегодня – не иначе как больной псориазом, все стены в нарывах и корках, битые стёкла, обломки, мусор, терпкий запах медицинских отходов. Словно ещё вчера здесь устроили погоню за очередным психом. Несмотря на запущенное состояние, место пользуется популярностью у туристов, покупающих «платные экскурсии» у настойчивых местных ребят, которые облепляют приезжих, словно индийские дети. При посещении учтите, что территория охраняется.

Данный текст является интеллектуальной собственностью. Мы в KёniGo будем только рады его распространению, но просим учесть, что любое копирование требует обязательного указания источника (kenigo.ru).

Источники:
1. Böhm, Boris, Markwardt, Hagen, Rottleb, Ulrich. „Wird heute nach einer Landes-Heil- und Pflegeanstalt in Sachsen überführt“ – Die Ermordung ostpreußischer Patienten in der nationalsozialistischen Tötungsanstalt Pirna-Sonnenstein im Jahre 1941. Leipziger Universitätsverlag, 2015
2. Harnoch, Agathon. Chronik und Statistik der evangelischen Kirchen in den Provinzen Ost- und Westpreußen. Nipkow, Niederung, 1890
3. Heimatbuch des Kreises Wehlau. Alle-Pregel-Deime-Gebiet. I. Band. Kreisgemeinschaft Wehlau: Verlag Gerhard Rautenberg, 1975
4. Reschke, Robin. Fundstücke aus der Gedenkstätte Pirna-Sonnenstein: https://saxorum.hypotheses.org/6423 (16.11.2021)
5. Titius, Viktor. Zur Geschichte der Heil- und Pflegeanstalt Allenberg bei Wehlau. Wehlauer Heimatbrief. Kreisgemeinschaft Wehlau e.V. 56. Folge, 1996/97
6. Topp, Sascha. Krankentötungen in Ostpreußen. Ein Vergleich der „Aktion Lange“ und der „Aktion T4“. Max Planck Institute for the History of Science, 2010
7. Белинцева И. В. Архитектурный комплекс бывшей психиатрической лечебницы в Алленберге. Калининградские архивы — Вып. №9. Калининград, 2011
8. Психбольные, солдаты СС, советские военные и … призраки? История психиатрической лечебницы Алленберга — правда и легенды: https://kaskad.tv/novosti/12510-psikhbolnye-soldaty-ss-sovetskie-voennye-i-prizraki-istoriya-psikhiatricheskoj-lechebnitsy-allenberga-pravda-i-legendy? (07.02.2020)